Россия использует проявляющийся социально-экономический кризис в Туркменистане для втягивания данной страны в фарватер своей внешней политики. С начала 2017 года ситуация в Туркменистане развивается и обсуждается в двух плоскостях, кардинально отличающихся друг от друга – официальной и неофициальной.
В частности, официальная информация в государственных СМИ о экономическом положении в стране, демонстрирует стабильный рост ВВП от 6%, выражающийся в вводе в строй ряда новых предприятий (стекольный комбинат в Ахалском районе, морской порт в г. Туркменбаши, газохимический завод «Гарабогазкаргомид», Марыйская электростанция и др.) и в перспективах вхождения Туркменистана к 2021 году в первую тройку государств СНГ по величине ВВП на душу населения.
В тоже время неофициальные сведения говорят об обратном. Туркменистан занимает 8-е среди 160 стран в мировом рейтинге уровня коррупции, согласно данным «Transparency International».
Также следует отметить ограничение свободы СМИ в Туркменистане. Так, по данному показателю официальный Ашхабад опередил только Северную Корею и Эритрею.
При этом, уровень жизни населения страны продолжает неуклонно снижаться. Повышаются цены на товары первой необходимости. Например, с июля 2018 года стоимость буханки хлеба возросла в пять раз и по состоянию на январь 2019 года составляет 0,25 доллара США. Рост цен на продукты питания сопровождается их дефицитом в государственных магазинах с установленными государством ценами.
Следует отметить сложившуюся диспропорцию между государственным и частным сектором торговли. Частные торговые точки предлагают широкий ассортимент товаров по более высоким, чем в государственных учреждениях ценам, в то время как в госсекторе торговли с фиксированными ценами наблюдается практически полное отсутствие даже самого необходимого.
По мнению ряда экспертов, проблемы социально-экономического характера в Туркменистане, обусловлены следующими факторами:
прежде всего, падением мировых цен на газ (приведших Туркменистан к торговому дефициту в 10 млрд. долл. США);
прессингом государством частного сектора экономики (отсутствием реальной поддержки местными исполнительными органами малого и среднего бизнеса, а также массовыми случаями административного давления на предпринимателей и высоким уровнем коррупции);
постепенным прекращением функционирования некоторых, более нерентабельных и ненужных властям предприятий;
искусственным поддержанием властями курса национальной валюты – маната (при этом, на черном рынке курс маната, как когда-то рубля в СССР – совершенно иной, и большая часть ввозимой валюты приобретается именно там).
Следует отметить, что и до начала 2017 года, когда ситуация в стране начала стремительно ухудшаться, уровень жизни в провинции был низким и ранее (несмотря на официальную информацию, там остро не хватало работы,
и местные жители вынуждены были, либо в тяжелых условиях обрабатывать хлопок на государственных полях, либо заниматься частным извозом, либо сезонно наниматься в качестве разнорабочих).
В описываемый период значительная часть населения имела совокупный семейный доход не более 100 долл. США, которого не хватало на покрытие необходимых расходов и находила единственную возможность улучшить материальное положение путем трудовой миграции в Турцию. Однако в 2018 году социально-экономический кризис переместился и в столицу, Ашхабад.
Следует отметить, что в начале 2017 года, под предлогом перехода к рыночной экономике властями были отменены социальные льготы для населения на газ, воду и электричество, что нанесло значительный ущерб всем слоям туркменского общества, но более всего – безработным и социально незащищенным гражданам.
С этого же времени в Туркменистане наблюдается дефицит бюджетных средств на различные проекты, в том числе общенационального значения. Так, например, из страны ушла турецкая компания «Polimeks», остановившая строительство высокоскоростной дороги.
Индикатором острой нехватки денежных средств может являться и отказ государством от финансирования из бюджета Национальной Академии наук. Соответствующее решение президента Бердымухамедова, озвученное в СМИ в начале февраля 2019 года, будет выполняться постепенно в течении трех лет. В 2017-2018 годах на хозрасчет было переведено значительное количество объектов культуры, здравоохранения (театры, дома культуры, телеканалы, поликлиники, больницы) и общественный транспорт.
Как и в случае с отменой социальных льгот на газ, воду и электричество, государство мотивирует такого рода решения переходом к рыночной экономике. При этом, в туркменском обществе подобные заявления вызывают сомнения и связывается со стремлением властей восполнить нехватку бюджетных средств.
Следует отметить, до начала 2010-х г.г., при возникновении проблем социально-экономического характера, ущерб терпели в основном представители национальных меньшинств – русские, армяне, азербайджанцы и т.д. (частично по причине бытового нацизма местных чиновников, частично – из-за стремления властей перенаправить народное недовольство на представителей не титульных наций), однако к настоящему времени их количество значительно уменьшилось. Данное обстоятельство практически исключает для туркменских властей возможность переложить с себя ответственность за падение уровня жизни.
Важно отметить, что с научной точки зрения, Туркменистан представляет собой то государство, где, во-первых, возможен широкий социальный протест, а во-вторых, там имеется тенденция к переходу социального недовольства в политическую плоскость.
Дело в том, что, согласно разрабатываемым в последнее время, как на корпоративном, так и на государственном уровнях, рейтингам социальной стабильности, наибольший потенциал протеста являют не полностью нищие сообщества, а те, у которых материальный уровень лишь несколько, часто кратковременно и внезапно, пусть и весьма значительно, ухудшился.
Такова была предреволюционная ситуация в Российской империи, Советском Союзе, Франции второй половины XVIII века, в постколониальных государствах Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока.
В Туркменистане сейчас наблюдается то же самое. Более того, протестовать общество, как правило, готово в том случае, если его надежды в той или иной степени не оправдываются.
Этот тезис также полностью соответствует упомянутым в качестве примера странам и регионам, а также многим другим – например, Сирии начала 2000-х, где либеральные реформы Башара Асада не удовлетворили ожиданий некоторой части населения, но верен он и для Туркменистана, где вместо провозглашенной президентом «эпохи могущества», «благополучия» и «изобилия» — очереди за хлебом и товарами первой необходимости.
С другой стороны, несмотря на опору властей на силовые структуры, последние также не демонстрируют безукоризненной работы. Полиция зачастую уклоняется от выполнения своих непосредственных обязанностей – не только по сложным делам, но и по бытовым конфликтным ситуациям, как это было в ситуации с массовой дракой в Ашхабаде в 2017 году. При этом данное ведомство отмечено коррупцией на всех уровнях, вплоть до попыток рядового состава взимать деньги у прохожих за появление на улице в нетрезвом виде или за «непристойное поведение».
Спецслужбы также оказались бессильными к реальным угрозам безопасности государства – исламистскому террористическому подполью. В секулярном, индифферентном в религиозном плане Туркменистане, фиксировались ячейки «Исламского государства», «Нурджулар» и «Хизб ут-Тахрир». Несколько сотен граждан Туркменистана являлось участниками боевых действий на территории Сирии на стороне радикальных исламистских группировок.
Более того, религиозный экстремизм проникает и в вооруженные силы, где достаточно быстро распространяется, как среди рядового, так и среди офицерского состава. Подобным образом религиозные и в целом радикальные идеи распространяются во всех закрытых коллективах – в вооруженных силах, исправительных учреждениях, учебных заведениях, но именно в вооруженных силах тенденция особенно опасна и способна повлиять на политическую ситуацию.
В религиозную плоскость переходит, как социальный протест широких масс населения, так и политическое несогласие адептов с властями.
Таким образом, несмотря на то, что в настоящее время голод и полное падение экономики Туркменистану не угрожают, можно отметить наличие в республике «предреволюционной ситуации», не имеющей возможности обрести зримые формы лишь по причине отсутствия серьезной политической силы оппозиционного толка, способного выполнить функции организационного ядра.
Таковой силы в Туркменистане не существует из-за отстраненности населения от политики, имевшей место всю новейшую историю республики. В этих реалиях знамя перемен может поднять в лучшем случае одна из силовых структур, в худшем – религиозные экстремисты. Однако в настоящее время, престиж, и как следствие политические возможности первых в стране – невелики, а влияние последних пока нельзя назвать определяющим.
Социально-политическая ситуация в Туркменистане трудно поддается оценке зарубежных экспертов, из-за закрытости страны и отсутствии какой-либо объективной информации или статистики. Само наличие проблем определяется в основном на бытовом уровне – по рассказам очевидцев, или по косвенным признакам, например, переназначениями должностных лиц.
В этом отношении проведенные выводы подтверждаются имеющейся информацией – в ноябре 2018 года своего поста лишился министр сельского и водного хозяйства Овезмырат Язмырадов.
В конце 2017 – на чале 2018 года имели место кадровые перестановки среди силовиков, что ясно свидетельствует о неудовлетворительной работе силовых структур. Данная ситуация, в сочетании с упомянутыми выше социальными проблемами с одной стороны и деструктивным афганским фактором – с другой, несет угрозу национальной безопасности Туркменистана. Туркменские войска продемонстрировали неспособность и неумение противостоять даже незначительным силам афганских боевиков в ходе конфликта в районе н.п. Тахтабазар (Марыйский велаят), стоившего Ашхабаду жизней нескольких десятков военнослужащих.
В настоящее время туркменские власти предпринимают экстренные меры по наведению порядка в силовых структурах, в первую очередь в армии, проводят военные учения (в т.ч. совместные с РФ). Однако реализация данных мероприятий, скорее всего, не может быть достаточно, в силу глубины сложившихся за несколько десятков лет проблем системного характера.
В сложившемся положении Туркменистан, ранее – самая «независимая» из республик Средней Азии, никогда не входившая ни в один из инициированных Россией союзов – ОДКБ, ЕАЭС, и подчеркнуто дистанцировавшаяся даже от сотрудничества в рамках СНГ, имеет все больше перспектив попадания в орбиту российского военно-политического влияния.
Первые шаги в этом направлении уже сделаны – это визит в Ашхабад министра обороны РФ Сергея Шойгу, заявившего о необходимости совместно укреплять безопасность республики, встреча президента Бердымухамедова с главой России Владимиром Путиным в Сочи ….., а также визит в Туркменистан министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова 6-7 января 2019 года.
Москва сейчас может не только помочь Туркменистану в деле укрепления его безопасности и защите от афганской угрозы, но и посодействовать реализации туркменского газа, который ранее «Газпром» практически прекратил закупать.
Более того, РФ, как известно, всегда работает с официальными правительствами и режимами стран-партнеров – несмотря на их проблемы, плохую репутацию, коррумпированность и прочее. В этом смысле Бердымухамедову сотрудничать с Россией, причем, возможно, на любых условиях – дело не только государственной важности, но и его собственного, возможно, физического, выживания.
Aвтор статьи: Антон Евстратов
